"Солнце"

[Outstrip]

тык перед чтением

Тут, правда, только намёком. Если не подходит по теме - удалю. Текст в комме.
Автор: Outstrip
Бета: Mrs.Shaman
Пэйринг: Северус Снейп/Северус Снейп/Северус Снейп
Рейтинг: NC-17
Жанр: Darkfic/AU/Deathfic/Angst
Размер: Мини
Статус: Закончен
События: Летом, Фик о второстепенных героях, Философские размышления
Саммари: Заявка на кинк-фест: "Снейп/Снейп/Снейп. Профессор не красавец и без любовника. Ходить в бордели не любит. Чтобы решить проблему самоудовлетворения варит зелье/использует хроноворот, короче — раздваивается. Однажды ему приходит в голову испытать секс втроем. Было бы здорово, если у каждого Сева был свой характер и любимая роль в сексе."
Предупреждение: Подарите — будет моё!
От автора: Краткое содержание: "йети-террорист, больной спидом, сбежал из Нотр-Дама,чтобы потрахаться."
Недобечено
Не ищите здесь кинка, ровно как и обоснуя. Просто полночный бред.
Благодарности: Mrs.Shaman за терпение и чувство юмора. Сундук, с 8 марта!

Comments

[Outstrip]

Стены домов, покрытые вязкой жирной грязью — совсем недавно прошёл — блестели кое-где мокрой кирпичной кладкой. Склизкое месиво было всюду: плотно облепляло черепицу, разливалось мутными потоками по канавам, наполняло лужи в рытвинах дорог. Однообразная, тягучая, как жидкость масляной лужи, монотонность беспросветных дней — переходящих в чёрно-серые сумерки и сменяющихся мрачно-угольными, без единого фонаря, ночами — текла сонно-буднично. Жителей этого переулка заметить можно было нечасто, они неохотно покидали свои дома. Люди здесь такие же, как эта грязь: мрачные. Из окон своих квартир, больше походящих на семейные склепы, они не видят солнца — или не хотят видеть? Зато неустанно сверкают взглядами грязно-карих глаз на редких прохожих, посмевших нарушить неуютный покой улочки.

Особенно не нравился местным один человек, закутанный в длинный — лужи треплют подол — плащ из шерсти (и это в любое время года!), высокого роста, с всегда прямой осанкой — он раздражал. Тем, что не покорился, что не сгнил в этой дыре, как все здесь. А ещё его терпеть не могли за то, что этот далеко не симпатичный — ну хоть что-то в нём не так! — мужчина видел солнце. Нет, по оттенку кожи это заметно не было: мертвенная бледность являлась отличительной чертой многих местных, но он — чёрный ворон переулка — не жил в нём постоянно. Мужчина бывал тут крайне редко, проводя дни и ночи в другом месте, но неизменно посещал этот угрюмый переулок.

Казалось, свет небес обходил только это место, не желая осквернять себя убогостью его убранства. Идти туда, вслед за солнцем, мечтали многие подростки. В мечтах о светлом, как им казалось, Лондоне, они пили, курили, кололись... и подыхали тоже в мечтах о солнце, которое обходило тупик. Им всегда было интересно, где он жил, этот молчаливый гордец?

Проследив за тем, как ненавидимый безликим большинством человек пропал из виду, народ успокоился, возвращаясь к своим прежним делам: готовке-уборке-стирке-пьянке.

Тяжело закрылась входная дверь за облаченной в черное спиной. Окинув толстый слой пыли нетрезвым — в руке он держал бутылку — взглядом, мужчина вошёл в комнатку. Жилище выглядело скромно: камин, кресло и небольшой столик на первом этаже, аскетичного вида спальня с узким коридором — на втором. Вошедший тяжело опустился в кресло.

Война закончилась. Её призраки, как и ожидалось, преследовали теперь его сознание: убитые люди, пытки, крики детей — всё смешалось в голове, и эти воспоминания не могли вытравить ни зелья, ни спиртное. Его невиновность признали, что еще оставалось министерским псам после признания героя? Тьфу, даже в страшном сне он не мог представить себе, что когда-либо будет обязан мальчишке. Дежавю... Угробить ненавистного Пожирателя колдомедикам тоже не удалось —«благодарный» убийца Тёмного Лорда за этим проследил — хотя он бы не был против... Причину выгнать из Хогвартса всё же нашли — опасно, якобы, работать там, где его может настигнуть месть детей бывших коллег. Как же! А по улицам ходить не опасно. Оригинальны как всегда. Невозможность найти работу... «Зачем Вам работать, если пенсия Министерства...» — слова молоденькой девочки, стоявшей у стойки колдоаптеки, угодливо всплыли в памяти. Хоть она не подводит, спасибо Мерлину. И кому какое дело, что он не привык бездельничать?!

Бутылка звонко встретилась с противоположной стеной и рассыпалась веером стеклянных брызг. Не имея постоянной работы — исследования в личной лаборатории не в счёт, на них были наложены табу, и он сильно рисковал, поэтому о патентах просить не имело смысла — жить было не на что. Пенсию отменили через пять лет, как только утихла шумиха с убийством "Того-Кого-Нельзя-Называть". Кажется, герой уехал тогда в Штаты, после празднования юбилея Победы, поэтому... А может, официально её продолжали выплачивать, перекрыв воздух неугодным и набивая галлеонами собственные карманы.

Он не стал выяснять. Никогда не обладал качествами попрошайки. Жил где придётся, несмотря на то, что имел собственный дом. Здесь было слишком душно. И темно. Нет, подземелья тоже не отличались особой освещённостью, и он обосновался в них когда-то, надеясь отвыкнуть от света. Или боясь его... В этом было опасно признаваться даже самому себе, как и в том, что в его жизни было только два солнца — рыжее, яркое, давно, в прошлой жизни... И белое, будто далёкая звезда, тёплое. Два солнца, которые он погасил...

Отсутствие постоянного места жительства и регулярной еды, общения (сам ведь раньше нарочито его избегал...) и денег сделали своё дело. Результат — скрюченные артритом пальцы, жёлтая, как у больного, кожа, злой потухший взгляд. Всё, что осталось от прошлой жизни — это знания и прямая спина, призванная убедить всех, что в нём сохранилось достоинство.

Достоинство. То, что так бережно холил и лелеял его наставник. Его любовник. Человек, которого он убил. Пойти следом не позволила трусость. Всё-таки он был трусом, да. Одиночество. Оно желанно до поры. Старым людям проще. «Не всем!» — одёрнул себя владелец жилища, поднимаясь за новой бутылкой. Оказывается, всё это время он смотрел на разбитую. Когда худой, патлатый, мужчина поднялся, стало заметно, что он не стар. Давно потухшее нутро камина не могло осветить его лица, но движения.. В них чувствовалась сила гордого, когда-то бывшего уверенным в себе человека. Ещё чувствовалась. Только бремя воспоминаний, видневшихся в омутах зрачков, делало его похожим на старца.
* * *
Две следующие бутылки примирили этого странного человека с собственной внешностью, чему немало поспособствовали воспоминания. Ему виделось прикосновенья рук, нежных. Он помнил поцелуи губ, страстных. Мельчайшие детали всплывали из океана прошлого, принося с собой боль — привязанность, называемая его наставником иначе — и... возбуждение.

— Запасы подходят к концу... — покрутив полупустую тару с янтарной жидкостью и отпив с горла. В тайничке стояла ещё пара бутылок. Последних. Денег не было, равно как и представления, где их взять. Жизнелюбие не было его отличительной чертой. Человек хмыкнул. Уже двенадцать лет не было. Возбуждение накатило удушливой волной. Перед глазами — в который уже раз? — встал его двойник. Мужчина осознавал, что сходит с ума. Было бы странно, если бы этого не случилось. Пытки Лорда и яд змеи, проникший и в мозг тоже сделали свое дело. Он любил разговаривать с собой — каким запомнил — в роли профессора Зельеварения. Будто застыл во времени, как попавшая в янтарь муха. Густой, не отпускающий на свободу янтарь. Пленящий. Солнечный. Его второе Я знакомо ухмыльнулось и посмотрело на разбитую бутылку:

— Какое пренебрежение к напитку. Истерик.

— Ты помнишь... его?

— Помню, — приближаясь медленно, осторожно. Сидящему в кресле стало не по себе. Он, молодой, напоминал самому себе змею, ту самую. Забрав бутылку, двойник отпил из нее, нахально потянувшись к мантии с намерением её распахнуть.

— Ха-ха, так вот я какой со стороны! — мрачно раздалось позади кресла. Фигура, сидящая в мягком плене посеревшей от пыли обивки, дёрнулась.

— Меньше пить, мне надо меньше пить, шляться по ночам и траву курить... — затянул маггловскую песенку более молодой двойник, смотря на самого себя застышего в удивлении. — Ну что ты, так и будешь сидеть, как целка?

В мыслях билось только одно: сошёл с ума, сошёл с ума, избавление... Сумасшедшим просто. Их ничто не тяготит. Мерлин, пусть так. Устал. Устал.

Тем временем с него снимали одежду четыре руки, обнажив сначала торс и ноги, а затем член, стоящий ровно, болезненно-возбуждённый. Красная головка сочилась смазкой, ствол, перевитый венами, был бледен. У него давно не было секса, если не считать ночных воспоминаний о том ярко-белом солнце и почти неловкой мастурбации. Он не терпел пассивной роли с тех пор, как для них всё кончилось. Он вообще не любил мужчин. И женщин не любил. Рыжая не считается, у них ничего не было.

Не питая иллюзий насчёт собственной привлекательности, он относился к требованиям организма не как к наслаждению, но как к любой другой необходимости, например, поесть. А есть медленно он не любил, так же как и не был привередлив в выборе меню. Поэтому собственная рука никогда не казалась ему заменой... Скорее, способом стереть воспоминания. Ведь нельзя любить собственные пальцы, правда? И изменой их использование тоже посчитать нельзя.

Впрочем, всё это лирика. А физика происходила здесь и сейчас. Его уверенно ласкали. Подняв с кресла и обступив с двух сторон, намеренно причиняя боль; одна из рук сжала сосок в то время как другая спустилась ниже, пробираясь сквозь растительность ниже живота. Третья рука притянула его к одному из двойников и припал губами к кадыку, проведя языком по шрамам от укуса языком, захватил зубами мочку уха. Тот двойник, что стоял позади — млеющий в объятьях закрыл глаза в блаженстве — резко вошёл в него пальцами, кружа вокруг свободного соска, затвердевшего, налившегося кровью. Лицо стоящего спереди было скрыто волосами, когда он, ещё одетый, опустился на колени и вобрал в себя чужой орган: облизав его медленно, он поцеловал самый центр головки, покружив по ней языком. Опустившись ниже и слегка прикусив мошонку, он втянул яичко, потеребив его языком.

Ноги стоящего в середине отказывались подчиняться, когда сзади его насадили на равный собственному член. Почти без подготовки: используемый в качестве смазки горячительный напиток не в счёт — в него с силой толкнулся чужой орган, в то время как чьи-то сильные руки его уверенно поддерживали. Боль от проникновения, впрочем, быстро забылось, когда головка трахающего его члена ткнулась в простату, а собственный — сосал довольно умелый рот более старшего двойника. Стоящий посередине и не испытывающий ничего подобного ранее мужчина плавился в спектре разрывающих его ощущений. Он толкался в жадное горло в то время как его самого тянули назад.

[Outstrip]

Взорвавшись оргазмом в чужое горло, мужчина откинулся назад, чувствуя спиной опору в виде собственного, более молодого горячего тела. В то же мгновение, когда мышцы с силой сжали чужое достоинство, он почувствовал, как внутри разливается сперма. Ослеплённый оргазмом мужчина не сразу понял, что его осторожно опустили на пол. Губ коснулась чужая влажная плоть. Оказалось достаточно пары движений языка по уздечке, чтобы третий участник соития бурно кончил, забрызгивая семенем лицо мьлящего на коленях...
* * *
Утро уже было или вечер — обнажённый мужчина не знал, когда пришёл в себя на полу у кресла. На паласе виднелось белое пятно. Похмельем отзывалась больная голова. Рука лежала на опавшем члене. Он был один. И вчера был один. «Меньше пить...», — вспомнилась навязчивая песенка. Он напоминал себе муху в янтаре. Такую же безнадёжно одинокую навеки, окружённую тёплым светом искусственного солнца. В его жизни солнце было настоящее. Даже два. «Говорят, когда жёлтый карлик погаснет, люди погибнут. Вся планета. Астрономия никогда ему не нравилось. Звездочёты врут. Я же не умер... ЛЮДИ погибнут... Человек ли? Достоин ли жизни? Жизнь ли это? Наслаждение — небыль. Мираж. Тень сумрака, показавшаяся монстром. Небытие...» — подумалось мужчине. Последняя бутылка поставила точку в сомнениях. Лучше быть мухой в янтаре, чем пылью в тёмной комнате. Кинжал расставил все точки над i. Солнце сердца погасло...

03.07.2011